Вена — не просто столица европейской страны, а ещё и один большой музей с постоянно меняющимся репертуаром. Зимой 2024 — 2025 годов в городе одновременно проходит несколько крупных выставок, каждая из которых уникальна по-своему. Сегодня я расскажу вам о том, как мне удалось побывать на выставке Марка Шагала.
Когда я оказался перед входом в музей «Альбертина» в Вене, мне сразу бросилось в глаза, какое большое количество людей со всего мира пришло полюбоваться творчеством этого талантливого художника.
Множество языков было слышно в залах «Альбертины», и сотрудники музея, как обычно, впечатлили зрителей тем, с какой скрупулёзностью они подошли к созданию этой выставки.
За 20 евро вы получаете не просто доступ к картинам художника, но буквально проживаете его жизнь и его эмоции через тексты, описания и, конечно же, его работы.
Мне посчастливилось прийти сюда, в городе, в котором я живу уже много лет, чтобы встретиться с творчеством Марка Шагала — художника, чьи корни уходят в небольшой белорусский городок, где он родился в конце XIX века, а плоды воображения творца стали достоянием всего двадцатого столетия и далеко перешли его границы.
Мне казалось, что, поднявшись по лестнице музея, я совершаю не просто физический переход от городских улиц к выставочному пространству, а перемещаюсь в иную среду, где рациональная логика уступает место интуитивному постижению.
Уже в предвкушении я осознавал, что Шагал — это не просто живописец, освоивший стили и направления своей эпохи, это творец, сумевший создать собственную систему образов, наполненную эмоциональной глубиной.
Его наследие впитало эстетические импульсы целого века — от наивной выразительности примитивизма до смелых разрывов привычной перспективы, которые мы находим, например, в кубизме, от ярких, чистых цветовых пятен фовизма до тревожной свободы сюрреализма.
Знал ли я это всё до посещения музея? Конечно, нет, но мне об этом подробно рассказали тексты и пояснения на стенах залов галереи.
Я понимал, что передо мной предстаёт не сухой учебник по истории искусства, а живая, движущаяся палитра, где разные визуальные языки сливаются в особый диалог.
Но самое удивительное заключалось в том, что, несмотря на всю пестроту этих влияний, Шагал всегда оставался целостным и последовательным в своём внутреннем высказывании.
В его картинах корни детства, воспоминания о семейных традициях, о ритуалах и быте, о жизни в провинциальном городке, наполненном еврейской культурой, сплавлялись с универсальными вопросами о смысле бытия, рождения и смерти, любви и потере.
Я шёл по залам, стараясь быть максимально восприимчивым к заданной атмосфере этого пространства. Настраиваясь на созерцание, я замечал, как каждая работа — а их здесь около девяноста — выбрана таким образом, чтобы складываться в широкую ретроспективу, дающую шанс увидеть трансформацию автора, проследить его развитие и понять внутреннюю логику изменений.
Это словно путешествие сквозь жизнь человека, чья юность пришлась на рубеж веков, а зрелость — на самую середину кровавого и противоречивого столетия, в котором искусство было призвано не просто отражать реальность, а пропускать её сквозь фильтр памяти, снов и фантазий.
Вглядевшись в картины, я вдруг осознал, что Шагал не искал прямых ответов, он создавал собственный мир — пёстрый, неоднородный, полный взаимопроникновений и символических знаков, которые меняют значения в зависимости от контекста.
Символы в его работах, будь то петух или корова, образы матери или возлюбленной, не существовали раз и навсегда зафиксированными. Они «плавали» в красочных сферах, меняя свою роль и свой смысл.
Иногда один и тот же мотив в ранней и поздней работах приобретал совершенно иное звучание, словно художник, возвращаясь к знакомой фигуре, раскрывал перед зрителем новые грани своей души.
И главное, что сотрудники «Альбертины» через тексты и пояснения дают возможность заметить это. Они как бы учат тебя тому, как правильно работать с картинами Шагала, как их читать и как их смотреть.
Шагал оказался намного глубже и разностороннее, чем можно было это понять до посещения выставки.
Меня поражала возможность переосмыслять материал, возвращаться к нему снова и снова, отбрасывая излишнюю рациональность, но придавая глубину тому, что казалось на первый взгляд простым.
Благодаря такому подходу, повторение не утомляет, а, наоборот, придаёт работам новое дыхание, словно подчёркивает, что жизнь никогда не стоит на месте: всё подвержено метаморфозам, а искусство, отражая эти перемены, привносит в них свой особый смысл.
Удивительно, как глубоко был изучен контекст времени сотрудниками музея. Нам не просто рассказывали про картины, но также отдельно описывали время, быт, события, окружающие художника в тот или иной момент жизни.
На мгновение я остановился, чтобы послушать собственные мысли. Возможно, мне хотелось уловить ту «логику нелогичного», о которой говорят искусствоведы, когда пишут о Шагале.
Эта логика не сводится к упорядоченности в привычном понимании: она возникает, скорее, как результат интуитивной связи между вещами, которые в обыденной жизни мы никогда не сопоставили бы. И всё это ты пропускаешь через фильтр собственного опыта, жизненных травм и успехов.
Здесь крылатые фигуры парят над городскими крышами, скрипки, кажется, умеют говорить, а человеческие лица выходят за рамки портретного жанра, сливаясь с пейзажем или приобретая черты некого сказочного существа.
Я ловил себя на мысли, что начинаю воспринимать картины не как завершённые объекты, а как своего рода двери, открывающиеся в мир, где законы физики и здравого смысла уступают право голоса закону памяти, чувств и сновидений.
Неожиданно для себя я почувствовал, что начинаю лучше понимать, почему Шагал так притягателен для зрителей разных культур и поколений.
Он всё время возвращается к истокам: как устроена наша жизнь, что значит любить, как мы проходим через утраты, какие корни нас питают, откуда мы черпаем силы, к каким вершинам стремимся.
При этом он не пытается дать сухую, однозначную формулу. Вместо этого он предлагает разноцветный шифр, приглашающий каждого расшифровать его по-своему.
И мне как посетителю становится ясно, что нет единственно правильного пути интерпретации.
Собственно, в этом и заключается красота искусства: оно побуждает к размышлению, к внутреннему диалогу, к открытию чего-то сокрытого глубоко внутри нас самих. Или, как сказали бы современные экономисты, добро пожаловать в VUCA world.
Пока я переходил от одного зала к другому, мне было важно увидеть не просто сочетание красок и форм, а почувствовать текучесть художественного высказывания, способного перемещаться через годы и стили, не теряя своего ядра.
Ясно, что художник менялся вместе с эпохой: войны, миграции, столкновения культур, обострение национальных и религиозных вопросов — всё это отражалось не напрямую, а через призму его личных воспоминаний и ассоциаций.
И потому каждая картина, созданная в разные периоды, не случайно оказалась здесь, в «Альбертине», — вместе они составляют хронологическую мозаику, куда вписаны не только изменения художественной манеры, но и трансформация мировоззрения, расширение творческого диапазона, углубление смысла.
Оказавшись в окружении этих работ, я заметил, что атмосфера в залах как будто сгущается, становится всё более концентрированной. Я видел, как другие посетители останавливаются, склоняют голову, словно пытаясь приблизиться к тайне, заложенной в мазках кисти и ритме цветовых пятен.
Я ощущал тепло света, направленного на полотна, приглушённый шелест шагов, отголоски разговоров на разных языках.
Всё это складывалось в фон, на котором и разворачивалось моё личное постижение искусства Шагала.
Меня поражает, как художник обращается к самым сокровенным пластам человеческого опыта, переплавляя их в волшебный мир, где граница между сном и реальностью стирается, а символы начинают жить собственной жизнью.
Меня не покидало чувство, что я стал свидетелем тонкого процесса. Это не просто коллекция картин, которую можно просмотреть «по списку». Это скорее размышление автора о себе и о мире, записанное на холстах при помощи поэтических метафор.
Если попытаться ухватиться за нить, связывающую все эти работы, можно сказать, что в них заложена идея непрерывного поиска: поиска собственного голоса в шумном хоре художественных тенденций, поиска универсального языка, который смог бы выразить чувства и переживания, общие для всего человечества, поиска логики там, где её, казалось бы, быть не может.
И этот поиск продолжается в глазах каждого зрителя, который пытается разгадать необычную гармонию форм и красок. Сложно! Интересно! Потрясающе!
Я пришёл сюда с пониманием, что Шагал — это имя, знакомое почти каждому, кто хоть раз заглядывал в мир модернистского искусства. Но теперь я уношу с собой нечто большее: ощущение, что за этим именем стоит упорная работа над собой и своими образами, постоянное возвращение к архетипическим темам, которые человечество вновь и вновь переосмысливает.
Здесь, среди экспонатов, отобранных из разных творческих периодов, можно почувствовать пульсирование самой жизни, вырванной из жёстких оков привычного уклада.
Она предстаёт в виде «невозможных возможностей», как было сформулировано в описании к этой выставке, и мне кажется, что в этом словосочетании есть отражение основного принципа: искусство способно расширять границы реальности, показывая нам, что кажущееся невозможным может обрести форму, цвет и дыхание.
Спасибо большое сотрудникам «Альбертины», что сумели организовать такое эмоциональное приключение, которое они подарили мне и всем присутствующим.
К этой выставке была подготовлена большая книга объёмом 250 страниц, посвящённая истории жизни Шагала, где собраны различные данные о нём.
Покидая выставку, я ещё некоторое время был в каком-то странном состоянии — немного сюрреалистичном, но спокойном.
Мне показалось, что вместе с сотрудниками музея, картинами и жизнью Марка Шагала и моим личным опытом мы смогли создать в моих мыслях и сердце важную точку невозврата, когда ты хорошо понимаешь, что движешься в правильном направлении.
