С 1955 года 26 октября является торжественным днём, когда Австрия начала учиться жить после войны. Это замечательный материал австрийского журналиста Вольфганг Вайсграм.

Я дитя того времени, когда 26 октября называли «Днём флага». Не только для того, чтобы порадовать детей. В детском саду, а потом в школе мы мастерили акварелью красно-бело-красный флаг. Подкожно рос неуклюжий, по-детски невинный патриотизм.

Но из-за того, что это был австрийский патриотизм – такой, который даже во взрослой версии не знали, на что именно его можно было бы нацепить. Всегда были разговоры о войне, окончательном мире, оккупации, свободе и нейтралитете. Только амальгамой из неё была бы Австрия. Мы пели с детской уверенностью: Страна молотов, многообещающая!

Говорили, что 26 октября 1955 года последний иностранный солдат — «последний русский» — покинул Австрию. Перед моим внутренним взором всегда был последний вагон длинного уходящего поезда. Друг Якоб, с которым я недавно спорил об этом, придумал мост, по которому прошёл последний русский солдат.

Последний русский! Это было не совсем неправильно. Но и, конечно, не совсем правильно. Это было просто графическое символическое изображение предыдущего 15 мая 1955 года. В этот день был подписан государственный договор. А министр иностранных дел Леопольд Фигль произнёс в Верхнем Бельведере почти в честь основания государства: «Австрия свободна!» Однако страна была свободна, потому что в так называемом Московском меморандуме она «взяла на себя международное обязательство всегда соблюдать нейтралитет, подобный тому, который практикуется Швейцарией». 

Национальный совет принял 26 октября 1955 года Соответствующий конституционный закон. Это был первый день без оккупационных солдат.

Таким образом хотелось избежать впечатления, что декларация нейтралитета была просто своего рода финляндизацией в сердце Центральной Европы. Что, безусловно, было. Ибо, несмотря на многие смелые поступки, особенно сразу после этого, во время венгерского кризиса 1956 года, страна всегда оставалась в тени Советского Союза. Не только специалистам в области международного права стало до боли ясно, что никто в мире прямо не взял на себя обязательство нести ответственность за нейтралитет Австрии. Никаких партнёров по альянсу, никаких гарантов, только федеральная армия, которая всегда балансирует на уровне прожиточного минимума. Ещё в августе 1991 года, когда старые генералы в Москве устроили переворот против Михаила Горбачёва, Вена направила путчистам обращение о присяге, что в ретроспективе выглядело довольно неловко.

Канцлер Карл Нехаммер заявил в марте этого года, что нейтралитет «на самом деле был навязан нам советскими коммунистами в качестве платы за возможность вернуть себе свободу». SPÖ быстро взбунтовалась. Механизм политической разменной машины, которую так часто смазывали таким образом, загрохотал. Так что не имело значения, что Нехаммер заверил в мае: «Австрия была нейтральной, нейтральной и останется!» Этот вечный нейтралитет был, есть и будет — вот в чём суть 26 октября — в политической практике всегда была только императорская борода, вокруг которой можно постоянно флибустьировать и по сей день.

Ещё в марте 1965 года — в этот момент снова рассматривался вопрос о том, не лучше ли в другой день отпраздновать то, что было австрийским, — историк Эрхард Дзимирский предупредил, что в октябре следует опасаться «ежегодно меняющейся интерпретации австрийского нейтралитета». 26, каждый раз «от альфы к омеге». Мы всё ещё там сегодня. Да, особенно сегодня, когда проходит спецоперация, и мы не знаем, что делать в таком случае. Нейтрально? Не нейтрально? Или остаться на золотой середине в надежде, что никто не заметит?

«Вечный»

Даже для мальчика маленькое слово «вечный» обладало немалым волшебством. Это была — в те дни детства мессы ещё читались на латыни — светская форма прекрасного «in saecula saeculorum». Навечно Австрия должна держаться подальше от мировых проблем. Это казалось разумным даже такому жаждущему мира ребенку. Русские были сразу за австрийской границей. В Шопроне. В Братиславе. В Бёмиш-Виландсе, то есть в Ческе-Веленице. Папа пошёл туда в школу, когда Гмюнду было три года. Русские были коммунистами — мальчик уже имел представление о мировой политике. Но самое главное, у них была сильная армия, с которой точно нельзя было связываться. Не только отец так сказал.

Как и у всех моих сверстников в Восточной Австрии, современная российская история была частью моей семейной истории. Отец, родившийся в 1926 году, призванный в 1943 году, прибыл только в 1948 году в Винер-Нойштадт, на большую станцию ​​возвращения домой. Ровно тридцать лет назад из русского плена вернулся его отец. Так рано в этом году, что император ещё мог послать его в Пьяве и ещё раз задаром.

Мальчику хотелось думать, что в этом есть некая закономерность. В семье матери говорили даже о пруссаках, переселившихся из Кёниггреца в 1866 году в южную Богемию и Нижнюю Австрию, где они расквартировались, справедливо распределяя бремя войны между сельским населением. В каждом поколении, по крайней мере, старший — которым я был после того, как мой брат рано умер — должен идти на войну. Не очень приятная перспектива. Однако, по мере того, как я становился старше, я постепенно приобретал уверенность в том, что моё поколение может обойтись без большой войны. Когда последний русский покинул Австрию, Владимиру Владимировичу Путину было всего три года. Он тоже был бенефициаром длительного периода европейского мира, который, похоже, он низводит до простого эпизода.

Стеклянный глаз 

Отец был членом клуба Таро. Приёмный дядя Ганс тоже был одним из них. У него был стеклянный глаз, который он вынул, когда дети достаточно долго болтались вокруг. Его застрелил русский. Пуля «блуждала» в голове. Поэтому иногда у дяди Ганса бывали эпилептические припадки. У карточного друга Франца во лбу была серебряная тарелка, о чём можно было судить по вмятине под шиньоном. Вот откуда я узнал взрослое слово «шрапнель». Я также был знаком с «барабанным огнём» в самом начале. Да и вообще «Сталиноргель», прибор, который теперь снова можно увидеть занятым работой.

Насколько можно было видеть, отец не пострадал. Но когда мы с сестрой разбудили его по-детски выдуманной новостью о том, что русские вторглись в Югославию — такой ужасный сценарий часто рисовали для Австрии во время кризиса 1968 года в Чехии, — нам обоим это сразу стало ясно, что раны не могут быть только внешними. Иногда между сном и травмой находится только глупая детская шутка.

С этими и некоторыми другими детскими впечатлениями связана магия слова «вечный». Одним из самых глубоких в этом отношении было то, что мужчины никогда не говорили плохого слова о русских. Да, вам пришлось страдать от голода. Но и у самих русских ничего не было. Карточные игроки быстрее других поняли, что они не только пережили войну, но и начали её. В марте 1938 года отцу не было ещё и двенадцати. Но это уже тот возраст, когда дьявол начинает лепить своих слуг с помощью тестостерона. Вы только посмотрите на лица парней в Украине, которые то тут, то там появляются.

И действительно, там уже повсюду кричат. Также и в Европе, которая разрывается между приобретённой энергетической зависимостью и усвоенным нравственным импульсом, всё ещё наполовину застряв в мечте о вечном мире, который тогда сделал бы устаревшим даже вечный нейтралитет. Как сейчас выглядит Европа, отец, конечно, первым делом с утра смотрел. Напуган до глубины души. Потому что знает, что должно произойти сейчас.

Он просто не так много говорил. Точно не о войне. Возможно, мужчины обсуждали это между собой. Может быть, если бы кто-то поймал луну. Что-то подобное должно происходить при игре в таро. Путину тоже следует остерегаться чего-то подобного. И Зеленскому. Но и все остальные, конечно. Анонсировать Pagat ultimo — это одно. Но сделать последний трюк с самой маленькой картой Таро — совсем другое. По-настоящему.

Россия рядом

Война есть. И не из тех, кто годился бы для яркого «разговора о войне и военных слухах, когда далеко в Турции народы воюют друг с другом», как писал уже Гёте в «Фаусте». Газеты уже слишком заполнены. Украина рядом. Россия рядом. Русские настолько близки, что мифологические персонажи, изображённые в моёйм детстве, теперь рассказываются мне как реальные персонажи по всем возможным каналам.

В то время русские, которые подарили дедушке велосипед. Русские с охапками часов, русские, украинцы. Русские, перед которыми мать в стоге сена. Образы почти затвердевают в уродливое, давно отлученное от груди суждение.

«Расскажи нам что-нибудь!»

Маленький брат, сестра и я часто приставали к бабушке. «Расскажи нам о русских!» Ей, которая буквально жила со своей семьёй посреди леса, действительно было что рассказать. Только потом мы узнали от мамы, что бабушка иногда что-то придумывала.

Мне часто приходилось думать об откровениях моей бабушки и мамы за последние несколько месяцев. Среди них были — я повседневный писатель — довольно самокритичные мысли.

Это перевод новостной статьи австрийского издания. Источник:   derstandard.at