Повсеместное употребление выражений типа «триггер», «токсичные отношения», «травма внутреннего ребёнка» стало настолько привычным, что сами психотерапевты начинают бить тревогу. Лукас Маэр, психолог и психотерапевт, утверждает: когда сложные клинические понятия превращаются в повседневный «словарь», они не только теряют смысл, но и искажают реальность, мешая людям получать адекватную помощь. В своём новом труде Trauma, Trigger, toxisch и в интервью он объясняет, почему разбрасываться громкими диагнозами небезопасно и как поп-психология уводит нас от структурных проблем.
STANDARD: понятия из психотерапии используют уже на каждом шагу. Откуда эта мода?
Маэр: людям нужны слова, чтобы описать неприятный опыт. Если кто-то страдает от жестокого обращения со стороны близких, он рано или поздно начинает думать, что сам «достоин» такого отношения. Тогда «модные» выражения вроде «ред флаг» или «токсичный человек» помогают понять: «Дело не во мне, а в том, что партнёр ведёт себя недопустимо». На первом этапе это действительно полезно: человек осознаёт, что столкнулся с проблемой и что он сам не виноват.
STANDARD: но ведь есть и негативные стороны такой «упрощённой» диагностики?
Маэр: Да. Слово «упрощение» тут ключевое. Каждый хочет найти простое обозначение сложных вещей. Проблема возникает, когда всплывают термины вроде «травма» — это же серьёзное клиническое понятие. И тут мы видим, как люди вдруг говорят, что у них травма от всего подряд. Получается, сама идея травмы обесценивается. Те, кто действительно страдает от посттравматического стресса, чувствуют, будто их боль «приравняли» к любому мелкому стрессу.
Ещё один нюанс: популярные термины нередко используют, чтобы манипулировать другими. К примеру, кто-то называет оппонента «нарциссом» или «токсичным», прикрывая этим просто личную неприязнь. Происходит такая «оклиническая» маркировка людей, и это, конечно, опасная тенденция.
STANDARD: в англоязычной среде уже появился термин weaponized therapy speak. То есть «язык терапии» как оружие?
Маэр: именно. Зачастую подобные ярлыки используются, чтобы уйти от реального обсуждения проблемы. Человек заявляет: «У меня избегающий тип привязанности, так что конфликты я решать не буду». Или «меня триггерит», и он сразу избегает разговора. Получается, люди не пытаются работать над отношениями и себя не развивают. А ещё стоит помнить, что поп-психология — это рынок. Когда все вокруг вещают «У тебя травма, купи наше авторское пособие или коучинг», аудитория становится лёгкой добычей, ведь ищет быстрые ответы.
STANDARD: получается, «терапевтическая лексика» может вести к коммерциализации и даже к оккультным практикам?
Маэр: да, довольно часто. Самый яркий пример — сфера «травмокоучинга», где клиенту «обещают» избавиться от «травматической энергии» с помощью кристаллов и эзотерики. Некоторые «гуру» провозглашают, что научная психотерапия ни к чему, нужно просто «почистить ауру». В итоге люди с настоящим ПТСР или другими тяжёлыми расстройствами могут оказаться в руках непрофессионалов и подвергнуться риску повторной травматизации.
Немаловажно, что у нас многие граждане затрудняются отличить психолога от психиатра, а психотерапевта от «консультанта по жизненным вопросам». В результате самозванцам легко вводить людей в заблуждение.
STANDARD: в соцсетях можно заметить, что некоторые даже «гордятся» психическими диагнозами. Откуда это?
Маэр: у меня создалось впечатление, что кое-кто начинает считать диагноз необходимым условием, чтобы тебя приняли всерьёз. «Я не просто грущу — у меня клиническая депрессия». Это отражает нашу общую проблему: обществу проще отнестись с пониманием, если есть «официальная» маркировка, чем просто услышать «мне плохо». Но ведь не всякая печаль — это депрессия. Желать всем подряд пройти «обязательную терапию» — тоже крайность. Бывает, что людям достаточно поддержки близких, а не медицинского вмешательства.
Кроме того, многие социальные трудности — нехватка жилья, дисбаланс в системе образования, неравенство — пытаются свалить на «индивидуальные психологические проблемы». Тогда говорят: «Пусть все идут к психотерапевту», а структурные просчёты остаются нерешёнными.
STANDARD: выходит, существует не только мода на диагностику, но и уход от социальных проблем?
Маэр: абсолютно верно. Индивидуализация — удобный способ замаскировать более масштабные сбои. К примеру, партнёрские отношения иногда называют «токсичными» в обобщённом смысле, а реальные вопросы насилия и дискриминации игнорируют. Вместо конкретики («эмоциональный шантаж», «газлайтинг», «физическое насилие») используют обтекаемое слово «токсичность», и всё на этом заканчивается.
STANDARD: слово «токсичный» стало, кажется, универсальным ярлыком. В психологии оно не имеет формального определения, верно?
Маэр: совершенно так. Это не клинический термин. «Токсичный» может означать всё что угодно: от лёгкого дискомфорта до объективного насилия. Лучше называть вещи своими именами. Если в паре присутствует эмоциональное насилие, это следует прямо обозначить. Или если партнёр манипулирует, преследует, унижает — стоит употреблять точные термины вместо размытых.
STANDARD: ещё один часто звучащий термин — «триггер». Всё, что нас злит или пугает, объявляется «триггером», хотя изначально это связано с травмой…
Маэр: да, trigger происходит из сферы травматерапии. Он описывает ситуацию или стимул, который активирует воспоминание о травме и вызывает интенсивные реакции, вплоть до панических атак. Но в массовой культуре «триггером» стало всё на свете: любая неприятность, любое раздражение. Мы должны отличать «меня это уязвляет» от «у меня посттравматическое явление». Конечно, стоит прислушаться к себе и понять, почему реакция возникла, однако не всякая неловкость — это «побочный эффект ПТСР».
STANDARD: как нам более осознанно подходить к этим понятиям?
Маэр: я бы предложил каждый раз задумываться: «Что именно я хочу сказать этим словом? Это действительно клиническое явление или просто неудобная ситуация?» Кроме того, важно смотреть шире: не является ли моя проблема следствием, допустим, нехватки социальной поддержки, а не признаком внутренней патологии. А в бытовых конфликтах лучше не навешивать «медицинские ярлыки», а говорить прямо, что нас обидело или возмутило. И, конечно, не мешает доля самоиронии: бывает, мы сами разбрасываемся «терапевтическим сленгом» под влиянием чужих постов или блогеров.
STANDARD: вы считаете, нас ждёт ещё какой-то «новый тренд» в поп-психологии?
Маэр: я думаю, что скоро на волне популярности окажется «трансгенерационное травмирование» — люди обожают говорить: «Я первый в нашей семье, кто прервал негативный цикл, иду на терапию, чтобы не повторять ошибок дедов, переживших войну» и прочее. Безусловно, это интересная тема: эпигенетические эффекты, семья и психика — всё это важно. Но в Instagram любят всё упрощать. Уже мало просто «травмы», нужно «травму через несколько поколений», чтобы казаться особенным. Исследования действительно перспективные, но контекст слишком сложный для поверхностных статей в соцсетях.
Итог: слова «травма», «токсичность» и «триггер» стали частью обихода. Это помогает людям проговаривать проблемы, не стесняясь. Но излишнее упрощение и массовая замена реальной диагностики штампами ведут к подмене смыслов. Лучше разобраться в структуре конфликта и своих эмоциях, чем навешивать друг на друга ярлыки, уверены специалисты. Ведь если истинная боль затмевается поп-психологическими клише, тогда растут и риски, и заблуждения, и ретравматизация.
Это перевод новостной статьи австрийского издания. Источник: derstandard.at
